Версия для печати

 Нелепая случайность, что гитлеровцы и сталинцы оказались по разные стороны в битве против свободного ("западного") мира, считает известный историк Марк Солонин..

 

Текст этот (в отрывках или даже полностью) уже давно циркулирует в Сети.  Мне удалось связаться с одним из публикаторов. Его пояснения (которые меня просили не предавать огласке) показались мне достаточно убедительными. Самое же главное, что побудило меня к размещению сего текста на сайте - это его содержание: сумбурный поток слов, искаженных двукратным переводом с русского на немецкий и с немецкого на русский; так простые сетевые тролли фальшивки не составляют.

Предполагая, что с вероятностью более 90% этот текст является подлинной стенограммой допроса сына Сталина, можно сделать и некоторые выводы более общего свойства. А именно - какой удивительной, нелепой случайностью стало то, что гитлеровцы и сталинцы оказались ПО  РАЗНЫЕ  СТОРОНЫ фронта великой битвы против свободного ("западного", "англо-саксонского", "буржуазного") мира!  Насколько естественнее звучала бы эта беседа, если бы в одном блиндаже, за чашкой водки с ганноверскими сосисками сидели братья по оружию…

Марк Солонин

***********************************************************************************

18 июля 1941 г.

3-я мотострелковая рота военных корреспондентов.

Допрос военнопленного старшего лейтенанта Сталина у командующего авиацией 4-й армии.

Допросили капитан Реушле и майор Гольтерс 18.7.41 г.— Передано кодом по радио.

— Разрешите узнать Ваше имя?

 

— Яков.

 

— А фамилия?

 

— Джугашвили.

 

— Вы являетесь родственником председателя Совета Народных Комиссаров?

 

— Я его старший сын.

 

— Вы говорите по-немецки?

 

— Когда-то я учил немецкий язык, примерно 10 лет тому назад, кое-что помню, встречаются знакомые слова.

 

— Вы были когда-либо в Германии?

 

— Нет, мне обещали, но ничего не получилось, так вышло, что мне не удалось поехать.

 

— Когда он должен был поехать?

 

— Я хотел ехать по окончании института.

 

— Какое Вы имеете звание в советской армии и в какой части служили?

 

— Старший лейтенант. Служил в 14 гаубичном полку, приданном 14 танковой дивизии, артиллерийский полк при 14 дивизии.

 

— Как же Вы попали к нам?

  — Я, т.е. собственно не я, а остатки этой дивизии, мы были разбиты 7.7, а остатки этой дивизии были окружены в районе Лясново.

 

— Вы добровольно пришли к нам, или были захвачены в бою?

 

— Не добровольно, я был вынужден.

 

— Вы были взяты в плен один, или же с товарищами и сколько их было?

 

— К сожалению совершенное вами окружение вызвало такую панику, что все разбежались в разные стороны. Видите ли, нас окружили, все разбежались, я находился в это время у командира дивизии.

 

— Вы были командиром дивизии?

 

— Нет, я командир батареи, но в тот момент, когда нам стало ясно, что мы окружены — в это время я находился у командира дивизии, в штабе. Я побежал к своим, но в этот момент меня подозвала группа красноармейцев, которая хотела пробиться. Они попросили меня принять командование и атаковать ваши части. Я это сделал, но красноармейцы, должно быть, испугались, я остался один, я не знал, где находятся мои артиллеристы, ни одного из них я не встретил. Если вас это интересует, я могу рассказать более подробно. Какое сегодня число? (Сегодня 18-е). Значит, сегодня 18-е. Значит, позавчера ночью под Лиозно, в 1- 1/2 км от Лиозно, в этот день утром мы были окружены, мы вели бой с вами.

 

— Как обращались с Вами наши солдаты?

 

— Ну, только сапоги с меня сняли, в общем же, я сказал бы, не плохо. Могу, впрочем, сказать, что и с вашими пленными обращаются не плохо, я сам был свидетелем, и даже с вашими парашютистами, я говорю даже, потому что, вы же сами знаете, для чего они предназначены, фактически они «диверсанты».

 

— Почему Вы говорите «даже парашютисты»?

 

— Я сказал даже с парашютистами, почему? — потому что, вы же сами знаете, кем являются парашютисты, потому что я...

 

— Почему же с парашютистами следует обращаться иначе?

 

— Потому что мне здесь сказали, что у вас говорят, что [немецких пленных ] убивают, мучают и т.д., это не верно, не верно!

 

— Разве они [парашютисты] по Вашему не солдаты?

 

— Видите ли, они, конечно, солдаты, но методы и характер их борьбы несколько иные, очень коварные.

 

— Думает ли он, что и немецкие парашютисты борются такими средствами?

 

— Какими? (как кто еще?)

 

— Немецкие солдаты прыгают с самолета и сражаются точно так же, как пехотинец, пробивающийся вместе с ударными частями.

 

— Не всегда так, в большинстве случаев.

 

— Разве русские парашютисты действуют иначе?

 

— Давайте говорить откровенно; по-моему, как вы, так и мы придаем несколько иное значение парашютистам, по-моему, это так.

 

— Но это же совершенно неверно!

 

— Возможно, но у нас создалось такое мнение. Товарищи рассказывали мне, мои артиллеристы и знакомые из противотанковых частей, что [немецкие парашютисты действуют] в форме наших войск.

 

— Неужели он думает, что наши парашютисты прыгают с самолетов в гражданском платье, как об этом когда-то сообщило английское правительство?

 

— То, что ваших парашютистов ловили в форме наших красноармейцев и милиционеров, — это факт, отрицать этого нельзя.

 

— Значит, такая же сказка как и у англичан?

 

— Нет, это факт.

 

— А сам он видел когда-либо парашютиста, сброшенного в гражданском платье или в форме иностранной армии?

 

— Мне рассказывали об этом жители, видите, я не спорю, борьба есть борьба и в борьбе все средства хороши. Поймали одну женщину, женщину поймали, я не знаю, кто она была — от вас или это наша, но враг. У нее нашли флакон с бациллами чумы.

 

— Это была немка?

 

— Нет, она была русская.

 

— И он верит этому?

 

— Я верю тому, что ее поймали, эту женщину, но кто она — я не знаю, я не спрашивал, она не немка, а русская, но она имела задание отравлять колодцы.

 

— Это ему рассказывали, сам он не видел.

 

— Сам я не видел, но об этом рассказывали люди, которым можно верить.

 

— Что это за люди?

 

— Об этом рассказывали жители и товарищи, которые были со мной. Потом поймали женщину от вас, в трамвае, она была в милицейской форме и покупала билет, этим она себя выдала. Наши милиционеры никогда не покупают трамвайных билетов. Или так, например: задерживают человека, у него четыре кубика, а у нас четыре кубика не носят, только три.

 

— Где это было?

 

— Это было в Смоленске. Мне рассказывали об этом мои товарищи.

 

— Известно ли ему об использовании нами парашютистов в Голландии и в других операциях. Не думает ли он, что это тоже были немецкие солдаты в иностранной форме?

 

— Видите ли, что пока советско-русская война... мне известно, да, советская печать очень объективно освещала военные действия между Германией и ее противниками... например, об операциях ваших парашютистов наша пресса писала, что англичане обвиняют немцев в том, что они действуют на территории других государств в голландской форме или же вообще в форме не немецких солдат, об этом наша печать писала по сообщениям англичан, но при этом отмечалось, что немцы вряд ли нуждаются в этом, я сам это читал, я знаю это.

 

— Один вопрос! Вы ведь сами соприкасались в боях с немецкими войсками и знаете, как сражаются немецкие солдаты. Ведь не может быть такого положения, чтобы имели место случаи таких неправильных действий, о которых Вы говорите, упоминая о наших парашютистах, если в остальном война ведется нормальным путем?

 

— Да, именно так. Согласен во всех отношениях. Видите ли, я лично подхожу к этому делу следующим образом: парашютисты являются новым родом войск, как, например, артиллерия, кавалерия и т.д., это совсем иной род войск, задача которых заключается в том, чтобы ударить с тыла. Этот род войск действует в тылу и поэтому вызывает соответствующую реакцию у населения и в армии, их считают шпионами.

 

— В России тоже так практикуется?

 

— Если кого-то считают на что-то способным, то следует также оценивать и свой образ действий. Мы действуем в отношении вас так же, как и вы в отношении нас. В Смоленске имели место следующие факты: вам должно быть известно, что когда ваша авиация бомбила Смоленск, а наши пожарные тушили пожары, то ваши стрелки-парашютисты открыли по пожарным огонь. Думаю, что русские парашютисты поступили бы точно также, это же война.

 

— В России мы еще не использовали парашютистов. А Вы использовали уже кого-либо из знаменитых 200 тыс. парашютистов, которые у вас, якобы, имеются?

 

— Наши парашютисты почти не используются на Восточном фронте.

 

— Как же это можно увязать с теми 200 тыс. парашютистов, которые введены в бой?

 

— 200 тысяч? Вы спрашиваете меня, значит, как обстоит дело с теми 200 тыс. парашютистов, которые имеются у нас в Советском Союзе? Я не могу этого сказать, так как с 22.6 я не имею никакой связи с Москвой, ибо я уехал в армию, в мою 14-ю танковую дивизию. С тех пор я прервал всякую связь, так что я не знаю, что делают парашютисты, что они за это время предприняли. Могу только сказать, что я не знаю. Если они существуют, если они имеются, то они введены в действие, это их задача, Вы сами знаете.

 

— Но раньше ведь у вас говорили: из страха перед пленом, красноармейцы лучше застрелятся.

 

— Я должен высказаться по этому вопросу откровенно; если бы мои красноармейцы отступили, если бы я увидел, что моя дивизия отступает, я бы сам застрелился, так как отступать нельзя.

 

— Почему же солдаты покинули его?

 

— Нет, это были не мои солдаты, это была пехота.

 

— Знал ли он, что согласно международному праву с пленным солдатом в гражданской одежде предусматривается совершенно иное обращение, чем с солдатом в военной форме? Зачем он надел гражданскую одежду?

 

— Я скажу вам почему, потому что я хотел бежать к своим, а если бы меня заподозрили в том, что я имел намерение заниматься шпионажем, то для этого я ведь должен был знать немецкий язык.